ПОРТ ПРИПИСКИ - ПАРФЕНОВЫ
В понедельник, 22 июня 1998 года, ровно в 12 часов дня, наша алая чаечка - парусный катамаран - ткнулась в берег у нового кирсинского автодорожного моста. Первый этап путешествия успешно завершился. За две недели мы прошли 265 километров, из которых 50 по тайге и 215 по воде - самый сложный участок общего четырехлетнего маршрута.
По приезде домой и подведении итогов практически сразу же стали готовится ко второму этапу - от Кирса до Кирова; и остаток лета, осень, а также зима и весна уже 1999 года были порой напряженной работы по строительству нового судна. Оно было нужно по двум причинам. Первая: до Вятки мы занимались спортивным сплавом по катеогрийным горным рекам, и всякий раз у нас было новое судно, максимально отвечающее "требованиям" новой реки и специфике именно этого маршрута. Вторая: приближалось 120-летие со дня рождения нашего земляка, писателя-романтика Александра Грина, и хотелось попробовать воплотить в реальность его романтическую идею возможной рукотворности чуда, выраженную им литературным образом капитана Артура Грэя в повести-феерии "Алые паруса", и построить... копию его галиота "Секрет" с полным морским парусным вооружением и пройти на ней остаток Вятки от Кирса, мимо Слободского, родного города Грина, мимо Кирова, с которым была связана его юность, - по всему нашему Вятскому краю - впервые за его многовековую историю.
Использованный нами в походе треугольный парус от виндсерфера показал себя очень эффективно - в иные дни мы "сушили весла" и шли под ветром. Однако в "таежных каньонах" верховий реки ветра "пролетали" в основном над тайгой и над нами. Но перед Кирсом берега стали "открываться", и самая пора была начать оснащать наше судно парусами. Однако стоило взяться за это, совсем новое для нас дело, как сразу открылся ворох проблем чисто технического характера.
С "корпусом" особых забот не было: у нас имелись шесть надувных гондол общим водоизмещением около 5 тонн. Но требовалась новая, более совершенная система их закачки, чтобы они максимально хорошо "держали" воздух. Надо было разрабатывать весь рангоут - систему мачт, рей, вант для их крепления, шкот для управления парусами под галсовый год - и чтобы все это было бы в техническом и эксплуатационном отношении максимально просто и легко управляемым, легко собиралось и разбиралось.
Больше хлопот было с парусами. Несколько недель рисовали разномасштабные трапеции будущих парусов, даже пустили в ход компьютер, однако все что-то не получалось, пока я не вспомнил известное выражение... авиаконструктора Туполева:"Красивые самолеты красиво летают". А, вспомнив, подумал, что, должно быть, красиво плавают красивые корабли. И... нарисовал в уменьшенном масштабе в фас стройную и красивую фок-мачту с пятью парусами. Оставалось только... снять размеры и перенести их на лекала.
Шли недели, месяцы, - и в деревне Парфеновы на берегу Вятки под Котельничем, где у одного из нас дача, рождался корабль. К изготовлению специального такелажа пришлось привлечь знакомых. Швея швейного цеха "Дома торговли" Светлана Ложеницына шила паруса. Начальник базы строительного предприятия "Подряд", участник многих прежних совместных походов Александр Забалуев разрабатывал и варил узлы крепления рей. Учитель труда школы-интерната Леонард Грехов точил детали мачт. Предприниматель Виталий Князев помог с дюралюминием для самодельных весел, не отличающихся, впрочем, от заводских. Командир картографической части Генерального штаба Вооруженных Сил России полковник Александр Кузнецов оказал содействие в подготовке карт маршрута. И настал день лета уже 1999 года, когда водитель отдела социальной помощи районной администрации Юрий Глушков, погрузив нас и многочисленный скарб в старенький, видавший дороги, автоклуб, повез нас за 400 километров в Кирс.
МОМЕНТ ИСТИНЫ
... Ночью подул крепкий норд-ост, долгожданный, в корму - фордевинд. Дохнул снежным холодом, сыпнул крупой. Спешный завтрак и сборы, погрузка. Отходим. Ставим все паруса, "ложимся" на курс. Валы волн в седых барашках обгоняют и плещут. Ровно шипят свинцово-пенные буруны из-под тугих носовых гондол. И пусть сегодня холодно-промозгло, однако как красиво идем! Узла четыре есть, даже с лишним! - это километров восемь в час.
Вот он - момент истины и праздних души, который готовили и ждали целый год! И вот оно, то судно, на котором нам идти "оставшуюся" тысячу с лишним километров, - двухмачтовая семипарусная бригантина, маленькая, но близкая к точной, копия морских судов такого класса. Водоизмещение - пять с лишним тонн. Впереди - фок-мачта с пятью парусами, поставить которые Саше Петрову - пять секунд. Перед ней - фок-штаг-стаксель - косой парус на бушприте, управляемый Татьяной Юдинцевой, "женщиной на корабле", вопреки предрассудкам включенной в экипаж. Она - директор плавательного бассейна знаменитого в области и в России колхоза "Путь ленина", в прошлом турист-водник, байдарочница. У нас с Михаилом Смышляевым - грот-стаксель, косой парус в гик-шкотах. Им ловить галфвинд и бакштаг - боковые ветра для галсового хода. И весь этот рангоут и такелаж, фок - и грот-ванты, грот-брам-фок-штаг, фалы и даже роджеры под клотиком - все, как на шхунах, бороздящих океаны, и об эти непривычные слуху названия того и гляди поломаешь язык. Но хочется романтики и детства - алых парусов мечты о прекрасном.
ТАЕЖНЫЙ ТУПИК
Любой наш поход - всегда шаг в неизведанное.
В прошлом, 1998 году мы прошли самый первый и самый тяжелый часток - верховий. Нынешний, самый северный на Вятке, представлялся нам самым глухим. И вот он - сразу после Кирса. Справа и слева - тайга, глухомань на сотни верст. Населенные пункты редки. Старые деревни, забытые сплаврейды да брошенные зоны огромного ГУЛАГа. И люди здесь живут, как в другом мире. Для многих тут жизнь теперь - таежный тупик неизвестно какого века.
Годы перестройки лишили большинства былых примет цивилизации. От них остались тазве моторные лодки, старые сети да еще водка. При редких встречах, с кем ни познакомишься, о жизни и правительстве говорят непечатно. И пытаются выжить, кто как может.
Анатолий Сапожников из Барановки и дядя его Михаил Сюткин срубили и поставили на мох добротный дом в лесной чащобе берега, не видный с воды. Живут рекой и тем, что дает тайга. Весной и летом - ягоды, грибы. Рыба. Ее - себе на стол. Зимой - зверь. Шкуры - на продажу. И многие так. Рыбу берут в основном весной, во время нереста, кто сколько успеет. Солят бочками. Растят скотину на забой, держат огороды.
Таких, как эти двое, в последнее время хорошо "обувают" залетные "купцы". Скупают за бесценок на вывоз все, что выращивается и добывается, - ягоды, грибы, ту же картошку. И продают. Где теперь тут взять "живые" деньги? Благо тайга родит всякое лето сам-сот. Бери, запасай, не ленись. На необъятные здешние болота, такие, как Оленьи рога, например, за клюквой из самой Удмуртии ездят. На машинах. Живут неделями.
Вспоминаю Илью Павловича Запольских из поселка Речного. 73 года, бывший токарь-фрезеровщик. Мы стоим среди ржавых теплоходов, которыми завален песчаный длинный берег, и он рассказывает, что "при коммунистах" их Поломский рейд и другие рейды и участки Верхне-Вятской сплавконторы брали из окрестной тайги до двух миллионов кубов леса. В плотах и молем его по притокам выводили в Вятку и гнали на фабрики и комбинаты, лесобазы и лесозаводы в Вересниках, Кирово-Чепецке, Мурыгино, Орлове, у нас в Котельниче, ниже по Вятке, шел лес и на Волгу. Тысячи людей жили лесом и кормились им - была работа. Сейчас все брошено-заброшено. За семнадцать дней похода на 370 километрах реки о Кирса до Кирова мы не видели ни одного рабочего катера, ни одного даже бакена у плесов, потому как они теперь не нужны. Остакады и плотбища пусты.
Из лесных поселков:Речного, Дубровки, даже Подрезчихи, Полома - жизнь уходит. Остаются старики с картошкой на песке. Молодежь разъезжается.
... Много было встреч, много разговоров, как у всех нас, русских, "за жизнь". Кто виноват во всем? Что делать. О том, что с нами происходит?. Я еще вернусь к ним. Но как же далеко и словно нереально кажется отсюда творящееся там, "на большой земле", в Кремле, в Госдуме - на Олимпе власти, во всем том грязном политическом театре! Как низко-преходяще это все в сравнении с вечной глубиной этих небес, переблеском вод в слепящем солнце полудня, жарком дыхании сосновых боров! Как быстро облетает здесь мишура ложных ценностей, и возвращаешься сердцем к простому, человеческому, изначальному.
"МИМО ОСТРОВА КРУТОГО..."
В походе никогда день на день не приходится, а на реке под парусом - километр на километр. Вот пройден поворот, курс - фордевинд, и южный крепкий зюйд давит в паруса. Опасно потрескивают мачты. Гик-шкоты и ванты, готовые лопнуть, жалобно звенят. Усталая команда "сушит весла", наслаждается скоростью, трепетом роджеров под клотиками мачт и кликом белых чаек в небесной синеве. Но счастье скоротечно. Через четверть часа - новый поворот румбом на шестнадцать, и тот же зюйд из-за крутого острова со всей своей силой - прямо вам в нос! И надо срочно убирать паруса, хватать весла и грести, грести, чтобы не выбросило на мель или не загнало в прибрежные кусты.
Такими вот счастливыми и трудными часами наполнен был каждый день похода. И очень хотелось попутного ветра, чтобы больше идти под парусами. Но река не море, длинных галсов не заложишь, и держаться фарватера все равно, что идти по канату, - тонкая работа.. Бригантина - судно, в принципе, морское, требует морской же школы управления, и несколько первых дней похода были для команды учебными. Накопленный опыт, конечно, пригодится.
"МИМО ГОРОДА БОЛЬШОГО..."
... Шел второй уже месяц на воде и седьмая сотня километров. И чем больше наблюдали мы Вятку, тем более крепло горькое недоумение. Красавица наша "серебряная река", любоваться которой не устанет глаз, все более и более представлялась рекой... почти мертвой. Да, по берегам - буйство красок лета. В ивняке и тальнике, на песках, на крутоярах - повсюду кипит звонкая жизнь: подрастает пернатая молодь, кормится, пробует вставать на крыло. А на воде и в воде...
На галечных ли отмелях, песчаных ли косах, где приставали поправить такелаж, нигде в ноги вам не ткнется пескарик и редко заметишь стайку мальков. Летит над омутами вечерняя бабка - целая метель в розовом закате, падает на воду, плывет, но редко-редко увидишь взбрызги польстившихся ею сорожки, уклейки или голавлика. В утреннем туманце перед рассветом редко-редко встревожит тишину лещ или язь, голодная ли щука. Вот сонный окушок в траве у кочки завозился, сыпнула веером мелочь, и опять надолго - тишина и недвижность будто стеклянных текучих вод.
Река, как все реки, кормившая поколения, больше... - хотел сказать - не кормит. Но и сказать, что кормит, язык не поворачивается. Да, берут рыбу, но больше в нерест, единицы, те, у кого лодки и сети. Ловят и сейчас, но опять же на "уду в клеточку". Но что это за ловля? На наших глазад двое на лодке сделали пять тоней бреднем по пескам. А улов такой, что сами же, добыв рыбешку из мотни, обратно в реку ее выбрасывали. Впрочем, у них же взяли перед этим пару килограммов на уху: стерлядь, щука, лещ, окуни. Значит, где-то, все-таки, добыли.
Поплавочники не в счет. Им "важен сам процесс", и они из удовольствия и по берегам да с лодок, с плотиков часами поплавки гипнотизируют на радость комарам. А казалось бы, где, как не на этом участке, между, например, Мулино и Лоевкой, и быть в Вятке рыбе нетронутой-непуганной. Что это за притча и за напасть такая на десятки и сотни километров?
Ответ на вопрос простой и жестокий.
- Вся река пробита электричеством, вся и многократно, - говорит сотрудник Нагорской милиции Николай Самоделкин, который с товарищем, тоже милиционером, Анатолием Куковякиным в день встречи с ними патрулировали на моторке на этом участке, - Бьют всю реку и все живое в ней беспощадно, и свои же, здешние, в том числе и нагорские, подрезчихинские.
- Это даже не хищничество, это - варварство, - добавляет Куковякин. - Ведь гибнет не столько рыба, которую оглушенной вылавливают сачками, сплавляясь по течению. Гибнет в огромных количествах малек. Если бы не это, рыбы всем бы хватило, даже если ловить сетями.
Как узнали мы позднее, рыбу бьют электротоком не только одиночки на лодках и катерах, которых в частном секторе все больше. Массово бьют ее и с теплоходов, выполняющих работы на здешних сплавучастках. Благо генераторы тока позволяют "простреливать" насквозь десятки, сотни метров.
Но все это "цветики" против того, что видишь, когда плывешь мимо города большого. Когда прошли Кирово-Чепецк с его знаменитым химкомбинатом, река на многие километры предстала нескончаемой сточной канавой. Грязно-бурая пена покрыла всю ее поверхность от берега до берега. По урезу вод у крутояров, по отмелям песков, - вонючие рыжие хлопья с пузырями. В воду страшно заходить, а зашел - потом никакое мыло не берет густую маслянистую пленку на ногах.
Удивительная мы нация!
Мы бьем электротоком, травим химией сами материальные основы бытия. Уничтожаем мир, часть котрого - мы сами. Мир сбалансированный и ранимый настолько, что к вылупившемуся у меня на глазах сыночку трясогухки нельзя прикоснуться даже пальцем. И в то же время строим шикарные храмы во имя спасения души, как в Кирово-чепецке.
Что это с нами случилось такое?..
"КРАСИВО СМОТРИТЕСЬ, РЕБЯТА!..."
...Жара и штить. Ни ветерка. Обвисли паруса, и лень их убирать. Два солнца - с небес и с воды, отраженное, - жарят и морят, и клонит в сон. Гребешь машинально и опасаешься отключиться и выпасть за борт. Часам к пяти жара спадает, можно прийти в чувство и уже в удовольствие сделать километров десять-пятнадцать. В вечерней прохладе идти приятно, и на прямом плесе-перекате можно разогнать шхуну и доставить удовольствие и себе, и отдыхающим по берегам.
В этом походе нас много снимали и на фото, и на видео, разглядывали в бинокли и "брали интервью". Кричали с берегов:"Нормально-норма-ально!! Или "Красиво смотритесь, ребята!" И никто не верил, что вся эта прелесть - бригантина с алыми парусами и бортами около восьми метров в длину и более шести в высоту - самодельная "от киля до клотика". Подходили на моторках, трогали руками тугие гондолы и паруса.
А еще в этом походе было много поэзии. В буквальном смысле.
- Татьяна Валерьевна, а не доставите ли вы нам удовольствие? - восклицал, бывало, самый галантный в команде кавалер Саша Петров, и Татьяна Юдинцева, первая у нас женщина на корабле, отчего-то смущаясь, "так уж и быть" лезла в сумку за тетрадкой. Через минуту уже никто не греб, чтобы не мешать плеском весел, - и в вечерней сыреющей прохладе над Вяткой, над лугами окрест звучали стихи.
НА РОДИНЕ ГРИНА
В череде походных случаются и праздники. Нынче таким праздником стало посещение Слободского - родины великого земляка, писателя-романтика Александра Грина. Пробывать здесь, прикоснуться к истокам творчества кумира многих юных читателей было одной из наших целей, и дня этого ждали с особым волнением.
20 июня 1999 года воскресным тихим вечером, когда уставшее за день солнце тонуло в знойном мареве заката и в лучах его в глубокой синеве небес блистали золотом кресты и купола древних церквей на крутых берегах, наша бригантина торжественно и гордо под всеми парусами подходила к городу. Причалили под Екатерининской церковью, где в прошлые века находилась пристань, принимавшая баржи с товарами и людом - место, бывшее бойким и торговым.
На другой день утром, надев тельняшки, чтобы выглядеть командой, направились в город. Сопровождать нас вызвалась и с радостью взялась за обязанности экскурсовода известная в Слободском учительница, в недавнем прошлом преподаватель русского языка и литературы в ряде школ Нина Ивановна Копанева. Показала город, очень чистый и ухоженный, рассказала о сегодняшнем дне его и прошлом.
Рождением своим Слободской похож на многие города нашего Севера.
В самом начале ХVI века, а если точно, в 1505 году, Российский государь Иван III жаловал воеводу Андрея Племянникова грамотой следующего содержания:
"Князь Великий Всея Руси Иван Васильевич пожаловал настоящей грамотой Андрея Ивановича Племянникова, в кормление ему, Слободским городком на Вятке, вместо прежнего воеводы Замятни Константина Сабурова. И вы, все люди того городка, чтите его и слушайте, а он вас ведает и судит, и блюдет, и ходит у вас по старой пошлине, как было преж сего.".
Эту дату и считают пока годом основания Слободского, одного из городов земли Вятской, возникшего при заселении здешних земель устюжанами с Северо-Запада России.
Надо думать, воевода Племянников был весьма горд этой царской милостью. Удобный берег большой реки, перекресток многих торговых трактов, близость к главному городу губернии - все это сулило новому воеводе сытное "кормление", а "Слободскому городку на Вятке" скорое развитие и богатство.
Был понедельник и выходной в музейно-выставочном центре, но директор его Сергей Бушмакин и главный хранитель фондов Татьяна Долматова устроили специально для нас экскурсию и познакомили с экспозициями. Музей здесь прекрасный.
Колелкция фарфора из купеческих домов.Единственная в области и редкая в России коллекция деревянной храмовой скульптуры. Картинная галерея с коллекцией работ русских авангардистов начала ХХ века. Изделия народных промыслов. Купеческая комната. Во все вложены опыт, вкус, деньги и, конечно же, - душа.
Отдельный раздел посвящен Александру Грину. Судьба его, человека и писателя, сродни многим судьбам российских талантов.
ОПАЛЬНЫЙ РОМАНТИК
Для царствующего двора не только в те века, но и во время значительно позднее земля Вятская оставалась местом ссылки многиз непокорных и вольнодумцев. И так случилось, что именно сюда был сослан за причастность к польскому восстанию против царизма в 1863 году Степан Евзебиевич Гриневский. Не будучи особо образованным, и по характеру безвольный, Степан Гриневский довольствовался местом бухгалтера в земской больнице и не в меру пил. Слабость к алкоголю имела и его жена, Анна Степановна Гриневская. В такой вот семье 23 августа 1880 года Родился Александр Степанович Гриневский - впоследствии писатель-романтик Александр Грин.
Жизнь его складывалась, впрочем, далеко не романтично. Вынужденный рано зарабатывать на хлеб, он с одиннадцати до пятнадцати лет был переписчиком, чертежником, переплетчиком, потом искал золото, рубил лес, работал на железной дороге, банщиком, "актером на выходах" в театре, служил в пехотном батальоне. Романтика тайны и самопожертвования увлекла его в связные-подпольщики и обернулась двумя годами тюрьмы строго режима по доносу за революционную пропаганду.
Годы скитаний по России в пору экономических и социальных потрясений, принесенных новым, чуждым людской природе, строем, только усилили в мировосприятии зарождающегося писателя тоску по идеалу высокого и прекрасного. Именно этим обусловлено и пронизано его творчество - рассказы, повести и романы, многократно издававшиеся, в том числе и за рубежом.. Среди героев их нет строителей социализма, и это не простила ему былая коммунистическая пропаганда. Даже в Большой Советской Энциклопедии, в томе 12, вышедшем еще при Сталине, Грину, писателю с мировым именем, посвящено всего 19 строк. в коих он представлен... буржуазным космополитом, мистиком, реакционером. Всю жизнь воспевавший красоту и величие человеческого духа, Александр Степанович удостоился оценки очернителя народа, "который предстает в его произведениях в виде темной, тупой и жестокой массы, не способной к творческой деятельности". А высокохудожественная проза, которой зачитывалось в юности не одно поколение, названа "занимательным повествованием, построенным на авантюрно-детективном сюжете". То есть, едва ли не бульварным чтивом. Ничего удивительного, впрочем. Топтать таланты у нас всегда умели.
К "особо буржуазным и реакционным" отнесена, в частности, повесть-феерия "Алые паруса" - идейно-художественный символ всего жизнеутверждающего творчества писателя.
ПОД АЛЫМ ПАРУСОМ ЛЮБВИ
- Ты будешь большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Корабль подойдет к самому берегу. Тогда ты увидишь храброго красивого принца: он будет стоять и протягивать к тебе руки.
- Здравствуй, Ассоль, - скажет он. - Далеко-далеко отсюда я увидел тебя во сне и приехал, чтобы увезти тебя навсегда в свое царство. И ты уедешь навсегда в блистательную страну..
Так говорил седовласый собиратель преданий и сказок Эгль маленькой девочке Ассоли, дочери старого моряка Лонгрена. И это случилось. Через семь лет Артур Грэй на трехмачтовом галиоте под алыми парусами приехал за ней..
Так в повести-феерии.
- Я делаю то, что существует как старинное предание о прекрасном-незбыточном и что, по существу так же сбыточно и возможно. Я понял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками... Что... наше начало - мое и Ассоль - останется нам навсегда в алом отблеске парусов, созданных глубиной сердца, знающего, что ткое любовь.
В этих словах Артура Грэя утверждение реальности мечты о рекрасном. И образы эти, и символика их живут в душах многих поколений читателей, по преимуществу юных, и остаются с ними на всю жизнь романтическим прекрасным началом. Потому до сих пор эти символы и образы так близки многим и принимаемы многими из тех, кого встречали мы в походе.
В память о писателе в центре города, на живописном крутом берегу молодые слобожане установили Гриновский парус. Бело-алая бетонная стела уже тридцать с лишним лет возвышается над Вяткой и над миром, напоминая всякому, кто сюда приходит, о том, что в прозе жизни есть место романтике и мечте о несбыточном, которое возможно. Мы возложили к подножию паруса букет самых лучших полевых цветов, собранных в окрестностях Слободского, полные чувства осознания, что этот наш похож по Вятке несет в себе пусть маленькую, но все же причастность к высоким идеалам его творчества.
