Похоже, цифра 2 для меня, как туриста, счастливая. Именно она приятно преследует меня и диктует планы будущих маршрутов. Потому что я дважды был во Вьетнаме (1986 и 1987), дважды на Моломе (1988 и 1989) и дважды - на Урале. В 1990 - на Койве и в 1994 - на Усьве. И пусть вторая поездка в тличие от предыдущих немного не вписывается в хронологическую последовательность, но зато "соседствует" по карте. А потому я решил объединить их в "уральский блок".
КОЙВА
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Когда мы путешествовали еще по Моломе, уже тогда родилась идея отправиться на более сложный, категорийный маршрут по какой-нибудь горной реке. Экипаж сложился довольно быстро. В него вошли, кроме автора этих строк: Алексей Худицкий, бригадир растворобетонного узла колхоза “Искра”, участник одного на плотовых походов по Моломе; Александр Забалуев, сварщик кооператива “Подряд”, бегун-марафонец; Михаил Смышляев, тогда директор школы из Вишкиля, опытный турист и охотник; и давно знакомый котельничанам по путешествию на моторной лодке вокруг европейской части страны слесарь инструментальщик завода “Микрометр” Николай Спицын. Для сплава был выбран один из известных Всесоюзных маршрутов - по Койве, притоку Чусовой, на Среднем Урале, протекающей почти у границы между Пермской и Свердловской областями.
Подготовка к походу заняла около года. За несколько недель до отъезда, наша группа была включена в состав объединенной группы туристов-водников Кировского городского клуба туристов и официально заявлена для участия в водном походе первой категории сложности
30 апреля, очень ранним утром, когда рассвет еще почти не брезжил, мы, пятеро котельничан и десять ребят и девчат с “Красного инструментальщика”, из пединститута и некоторых других организаций Кирова высадились со своим многоцентнеровым скарбом на станции Теплая Гора.
Название это, подумалось мне тогда, придумал какой-то злой шутник. Потому что, когда у нас уже распускались деревья, а в городе было сухо и пыльно, здесь, на Теплой Горе, тянул пронизывающий ветер, а в лесу недалеко от станции и поселка с тем же названием, было где по колено, а где и по пояс снега. И весь первый день мы лазили по этому снегу и готовили материал - еловые жерди - для будущего плота. Конструкция его, состоящая из настила, подгребиц и гребей (носовых и кормовых весел), а также 12 автомобильных камер, в деталях, конечно, никого не интересует. Скажу только, что она была насколько возможно облегчена, и с учетом прошлых путешествий, а в расчете на “горность” реки усовершенствована по целому ряду узлов в сравнении с “моломской”. Почти такие же два плота, только еще более легкие, с капроновой строительной сеткой вместо жердей для настила, сделали к вечеру и ребята-кировчане. Весь день, таким образом, был заполнен напряженной физической работой и хлопотами, все устали, и когда руководитель группы Анатолий Лаптев после легкого, наспех, ужина дал команду грузиться и отчаливать, вместе с волнением от начала путешествия всех охватило предвкущение долгожданного отдыха и “любования” окрестностями.
Мелкая и с воробьиный шаг шириной летом Койва под Теплой Горой весной разливается. Мутные, бурлящие струи ее подхватили три наших плота с жаждущими острых ощущений и риска и помчали от поворота к повороту. Стоя на гребях, мы с Алексеем Худицким сразу почувствовали, что это не сонно-ленивая Молома и зевать по сторонам не даст. Но хорошая маневренность плота и накопленный опыт его вождения, уверенность в прочности конструкции успокаивали.
Не успели мы, как говорится, обжиться на плоту и отойти от дневных трудов, как за очередным поворотом увидели... мост! Для водника, тем более плотовика, мост - кость в горле. И чем он ниже, тем “толще” эта кость и тем “живописнее” и “нежнее” русские народные эпитеты, коими “ласкают” эти мосты туристы. Мост оказался непроходим: вода высоко подпирала под настил, и все три плота, в том числе и наш, самый тяжелый, пришлось вытаскивать из воды, взваливать на плечи и обносить. Оказалось, что для пятнадцати человек плот наш вполне подъемен, а значит и будущих мостов и других преград, связанных с обносом плота по берегу, нам бояться нечего.
ВОДНЫЙ СЛАЛОМ
Мы погрузились и поплыли дальше, все так же быстро удаляясь от поселка, и поглядывали по берегам, присматривая место для ночной стоянки, когда начался этот бешеный водный слалом.
Представьте себе низкие заболоченные берега и то редкую, обступающую вас со всех сторон тайгу, то мелколесье с березой и густым ивняком. И представьте еще, как вспучивщаяся вешняя вода, вздувшаяся и поднявшаяся против летнего меженя на два с лишним метра река буквально, что называется, прет с угрожающим шумом н шипением, не разбирая собственного русла, двоясь и троясь на рукава и протоки, а то и устремляясь широкими бурлящими и рокочущими языками прямо в тайгу по пням и поваленным деревьям. Она мчит плот все ниже и ниже почти с самой вершины главного Уральского хребта, невообразимо петляя, и гребцы едва успевают следить за основным потоком и держаться в струе.
Опыт управления плотом, “чувство потока”, молниеносная реакция, просто физические данные - все, на что вы способны как турист-водник, проверяет река. Стремительный левый поворот переходит сразу в столь же стремительный правый. Вы только что “отбились” от зарослей слева, как уже срочно (скорей! скорей!) должны “отбиваться” от скалы справа, на “зуб” которой вас несет поток и сопротивление кажется бесполезным. Секундное отвлечение, пропущенный или лишний гребок, ненужный совет “под руку”, любая помеха - и вы на скорости врежетесь в скальный выступ или с треском влетите в старый ивняк. Быть может, вы и останетесь на плоту, но что будет с ним и с вами в этих кустах и ледяной, с гор, воде, никто не знает.
Петля следует за петлей, время от времени мы видим первый плот и ребят, которые, бешено лопатя воду, мчатся, мелькая среди кустов... обратно! Оглядываемся назад - третий плот скользит по узкой протоке в тайге. И поскольку воды не видно, впечатление такое, будто он не плывет, а едет по тайге, раздвигая поблескивающими дюралевыми лопастями, гребей деревья, пни и кустарник. На тех плотах совсем молодые ребята и девчата, некоторые на плоту впервые, а поэтому заметно нервничают, “зевают”, и “собирают” кусты. Что ж, река преподносит уроки.
Не помню сколько продолжалась эта гонка, эта карусель водного слалома. Может, час-полтора. Когда первый плот после очередного поворота стал быстро чалить ко красивой сухой поляне на берегу, мы, поздно приняв команду, не успели выйти из потока, погасить скорость, а потому пролетели мимо.
Заметно вечерело, потом стало смеркаться, сумерки все больше густели, а мы петляли и петляли среди проток, кустов и нависших над водой деревьев, одни на неизвестной реке. Справа и слева - то болото, то обрыв, то лес - причалиться некуда, и я уже стал вспоминать рассказы бывалого таежника и алмазопромышленника Филиппа Ипатьевича Коваля, как гибнут туристы-водники, попав поздно вечером в забитую льдом или с лесным завалом протоку. Только к началу ночи удалось увидеть не ахти какое местечко, куда и пришлось причалить, не имея выбора. Вскоре приплыли и ребята на тех двух плотах, недовольные, что пришлось расстаться с тем отличным местом для стоянки. Палатки ставили, рубили дрова, разжигали костры, сушились уже ночью, расчистив от снега небольшой пятачок под старыми елями, — мокрые, уставшие, голодные. И то ли от пережитого физического и психического напряжения, от этой гонки, сырости и холода, а может, от всего вместе, сто граммов водки из алюминиевой походной кружки показались мне божественным нектаром.
Забравшись в спальники и блаженно вытянувшись в сухом тепле, ребята быстро уснули. И последнее, о чем я подумал, было: “Наш экипаж выдержал экзамен с блеском. Но если так будет дальше!..”
ФЕДОТОВСКИЙ ПОРОГ
Из пяти отмеченных в лоциях Койвы порогов Федотовский порог — самый сложный и опасный. Состоит он из двух ступеней. На первой подводная каменная гряда расположена поперек реки и занимает половину ширины русла. Через гряду идет слив шириной 5—6 метров и высотой до полуметра.
В полукилометре от первой — вторая ступень, значительно серьезнее. Мощная плита в форме очень тупого угла, обращенного вниз по течению, перегораживает русло поперек. Здесь в среднюю воду довольно мощный — высотой более одного метра водопад, за которым пенный котел. И плотовикам, и особенно байдарочникам, советует все же от греха подальше обойти его слева по спокойной воде.
То есть весь порог — обе ступени — можно было попросту обойти. И считалось бы, что порог пройден. Но чтобы год готовиться к путешествию по Койве, специально “для порога”, рассчитывать конструкцию плота, надеяться “наработать” на этой первой для экипажа горной реке опыта сплава для будущих, значительно более сложных маршрутов и... пройти мимо! К тому же и спортивный интерес, проверка себя, жажда схватки и победы. Еще дома решили — слева нё пойдём, рванём по самой опасной линии.
Первую ступень мы прошли, даже не заметив её при высокой воде. И когда выскочили из-за поворота на вторую, то увидели бегущих к нам навстречу, по правому берегу ребят. Они махали нам руками и дико вопили: “Ча-алься! Ча-алься!”. Порог был в трех десятках метров. Мы видели его “бочку” слива и пенный котел за ней, слышали шум водопада. Впереди было самое главное, самое волнующее и опасное, но и самое большое “удовольствие” на маршруте.
Несколько минут ушло на переговоры с руководителем, на уточнение линий движения. Но вот все ясно. Все свободные от прохождения порога из тех двух экипажей столпились в зарослях на берегу в предвкушении обещавшего быть интересным зрелища. В охватившем всех волнении от встречи с главной опасностью мы даже не позаботились выгрузить на берег вещи. Но вот команда с берега “Пошёл!”, а мы отвалили, начали выгребать на стрежь.
“Восемь метров от берега и — строго на угол! — сверлило в мозгу. — Восемь метров и — на угол!” И мы были уже на нужной линии и имели хорошую скорость, когда перёд самым выходом на водопад мне показалось, что мы сместились чуть влево, и я сделал легкий правый гребок. Он был лишним, Алексей на корме уже не успел подправить плот, и мы вышли на “бочку” в начале разворота. Но было уже не до того. Последующие секунд тридцать растянулись в сознании на минуты. Сначала нос чуть завис, потом стал проваливаться в пенный котел. Плот по сути медленно и тяжело нырял в угрожающе бурлящие пенные водовороты, подтапливаемый к тому же встречным течением. И я стоял уже по колени в хлынувшей на нас и на вещи воде, держась одной рукой за почти ушедшую под воду подгребицу и подняв вторую гребь, чтобы не выломило. Но когда с каменной плиты порога наконец упала и корма, плот стал всплывать.
Позднее Алексей так рассказывал об этих мгновениях:
- Когда нос упал и плот начал нырять, я оказался, как мне тогда представилось, очень высоко, и картина была немного жутковатой. Мы все, и плот, и наши вещи в белой пене, плот прогнулся дугой. А когда корма прошла плиту, мою гребь выбило, но она осталась в “зубе”. А потом на меня снизу, из-под настила, стала мощно и быстро подниматься вода.
В пенном котле водопада нас стало медленно разворачивать вправо (тот правый гребок!) и подтягивать к сливу. Десятки тонн падающей воды, целая широкая водная стенка была перед нами, и мы налегли на греби, спасаясь от встречи с ней, что сулило возможные неприятные, а, не исключено, и трагические последствия. Позднее, когда причалили в сравнительно спокойное улово у берега ниже порога, нервно-стрессовое напряжение сменилось у всех бурным всплеском радости, почти счастья, хотя были полные сапоги ледяной воды. Федотовский порог был покорен. Экипаж действовал хладнокровно, технично и грамотно. Так что излишне опекавший нас до этого руководитель Анатолий Лаптев после порога махнул на нас рукой, и до конца маршрута мы шли, где хотели и как хотели.
Позднее, рассказывая нашему уральскому знакомому Филиппу Ипатьевичу Ковалю, человеку на реках Урала бывалому, о путешествии, мы описали, как “брали” порог. И помню, как с внимательной улыбкой слушавший нас до этого он изменился в лице, посерьезнел и проговорил осуждающе:
- Зачем вы это сделали?!
КРЕСТЫ НА БЕРЕГАХ
Заголовком этой маленькой главки можно было сделать вот эти слова Коваля. Действительно, зачем мы это сделали, зачем полезли в самое пекло? Этот вопрос я, да и ребята по возвращении домой, слышали не единожды. Зачем нас “понесло” на Урал, на горную, опасную весной реку? Тогда я спрашиваю обычно: а зачем сейчас, в двадцатом веке, отчаянные головы поднимаются в небо на воздушных шарах, если есть самолеты? Зачем карабкаются на Пик Коммунизма или на заснеженный Эльбрус? Зачем пускаются на утлых суденышках через Тихий океан или вообще в кругосветку? Да просто потому, что в жизни нашей всегда были, есть и будут романтика и романтики, волнующая радость путешествий и открытий и те, кто готов пойти на риск ради встречи с этим прекрасным и хоть на краткое время приникнуть душой, всем своим существом к тому, что всегда изначально для нас: природа, земля, стихия борьбы за выживание.
И пусть маршрут, по которому мы прошли, относился (для плотов) к первой категории из шести по официальной классификации, о сложности и опасности его говорят такие трагические факты. Мы были в плавании шесть полных дней. За это время на маршруте погибли четверо. В основном байдарочники, потому что у них самые легкие и самые ненадёжные судёнышки. Мы видели одно такое место. У самого комля повисшего над водой дерева переломленная пополам байдарка тройка. Ребята налетели на него, не заметив с воды. Сидящей в середине девушке в момент столкновения зажало и сломало в каркасе байдарки ногу, и ее не смогли спасти. В поселке Бисер ниже по течению нам рассказывали, как все произошло, как за ней посылали по болотам вездеход. В других поселках рассказывали, как погибли другие туристы-водники.
И тогда появляются на берегах, в местах трагедий, кресты. Деревянные, простенькие. Мы видели их несколько за время путешествия, а также скромные камни с фамилиями тех, кто прожил в основном очень короткую, но по-своему интересную жизнь. Но даже эти кресты не останавливают романтиков дальних и опасных странствий.
ФИЛИПП ИПАТЬЕВИЧ - "АЛМАЗНЫЙ КОРОЛЬ"
Отправляясь в дальний путь, вместе с вещичками и провизией берешь с собой в дорогу и... надежду на людскую доброту и помощь. Сейчас, когда, из дальних странствий возвратясь, мы обмениваемся впечатлениями о тех незабываемых днях, с душевной теплотой и благодарностью вспоминаем о Филиппе Ипатиевиче Ковале, о котором я вскользь уже упоминал.
Еще задолго до отъезда мы, изучая маршрут, послали в исполкомы сельсоветов по трассе письма с просьбами рассказать о водном режиме на реке в мае. Из двух получили по три строчки официальных отписок, не содержащих ничего полезного, а из Усть-Тырыма — махонького поселка лесоучастка местного леспромхоза — толстенное письмо. В нем оказались три подробнейшие карты в крупном масштабе почти всей реки и столь же подробнейшие ее описания. Так мы заочно познакомились тогда с Филиппом Ипатиевичем. Писем от него у меня целая стопочка, и в каждом — забота о том, чтобы путешествие наше прошло благополучно, и трогательное желание предупредить наши простуды, возможные травмы, разные драматические ситуации. Казалось бы, зачем все это человеку, совершенно ничем нам не обязанному и даже незнакомому. Но — не совсем еще оскудели наши души. И мы обещали “нагрянуть” к нему в гости, а он обещал нам баньку с паром и ночлег.
И наша встреча состоялась. Были и банька с паром, и ночлег. И были разговоры о былом и что теперь. И о тяжкой его, Филиппа Ипатиевича, судьбе, в которой во многом отразилась драматическая история его поколения.
По национальности он украинец. Еще в молодые годы был выслан с родины на север Пермской области и познал все тяготы и унижения недостойного человека существования под сапогом сталинско-бериевского режима. Много лет своей жизни отдал алмазному промыслу; поиску других ценных минералов и золота. Он, принесший с такими же, как он, в казну государства, несомненно, миллионы, мог бы где-нибудь стать поистине алмазным королем. Однако вот не стал. Все королевство его — квартирка в стареньком доме с ямой для картошки в палисаднике и дощаной уборной во дворе да скромненькая пенсия. Что ж делать — судьба.
Но есть у Филиппа Ипатиевича иное королевство и иной мир - мир его квартиры и души. В Усть-Тырыме его дом называют домом для бродяг и отсылают к нему всякую туристско-путешествующую братию. Он привечает всех - отдохнуть, отогреться, обсушиться. Люди шлют ему потом благодарные письма. А в поселке считают его за это чудиком, вроде тех, шукшинских. Это какой “сдвиг по фазе” нужно было сделать в наших людях, чтобы нормальная человеческая доброта и участие считались чудачеством и дурью!
Впрочем, не только это удивляет в нем. Стены его квартиры увешаны картами Урала. Кровати, столы и пол завалены журналами и книгами о природе и климате и еще всем тем невообразимо разнообразным и в великом множестве набором всяких вещей и вещиц столярно-слесарно - рыбацкого назначения, что у любого мужчины этот холостяцкий хаос вызывает только восторг и зависть. И еще стены его квартиры исписаны его, Филиппа Ипатиевича, философскими изречениями, пришедшими вдруг на ум мыслями о политике, литературе, женщинах. Он просит гостей не читать их. Но я украдкой почитал: интересно! И одна фраза запала мне в душу. Простым карандашом по меловой побелке было выведено грустное:
“Дар случайный,
Дар напрасный,
Жизнь,
Зачем ты мне дана?”
И еще. Через неделю, может, чуть больше, после нашего возвращения из похода получаю от Филиппа Ипатиевича... бандероль. Прислал оставленные у него одним из нас на полочке у рукомойника полувыжатый тюбик с кремом для бритья и бритвенные принадлежности. Что это - чудачество или трогательное внимание и чуткость?
Пишу эти строки и гляжу на лежащий рядом на столе камень сердолик, горный янтарь, подаренный на память Филиппом Ипатиевичем. Сердолик и сердце — не от одного ли корня?
ПРИЗРАК ДИКТАТОРА
Рассказывая о Филиппе Ипатиевиче и его судьбе, не могу пройти мимо еще одного - невеселых впечатлений и мыслей, которые совсем не отнесешь к развлекательно-походным впечатлениям.
Вечером и утром следующего дня, когда мы у него гостили, Филипп Ипатиевич водил нас по поселку и его окрестностям и все рассказывал о том, что было здесь несколько десятилетий назад. Тогда здесь был большой и с развитой инфраструктурой поселок с большим населением и хорошим снабжением. “Население”, впрочем, составляли заключенные нескольких окрестных лагерей, которые буквально выкачивали из лесного с драгоценными минералами и металлами края все богатства. Здесь был прекрасный Дом культуры, отлично снабжавшиеся магазины, жизнь кипела. Теперь все высосано, голо, пусто, лучший лес в окрестностях выхлестан. Но что поразительно, когда все зоны и заключенных убрали отсюда, очистили от всего, что напоминало бы о поре мрачного сталинизма. Что не вывезли, то сравняли с землей. Но жива память людская.
Мы бродили с Ковалем по горам отвалов на берегу Койвы, оставшимся от бывшего завода по добыче драгоценных металлов, и он показывал, где и какие цеха были, где проходили железнодорожные пути. Невозможно представить, но поиск этой “природной валюты” для государственной казны вёлся почти вручную. Экскаватором породу грузили в самосвалы, а потом в кузова лезли заключенные и сбрасывали оттуда многопудовые камни, не несущие ничего ценного. То, что оставалось, шло на дробление и отмывку: золото, алмазы, горный хрусталь. “Если здесь хорошо покопаться, — говорил Коваль, оглядывая окрестности, — то что-то еще можно найти”. Но мыслей о возможном миллионерстве здесь, в этих местах, не приходит. И не знаю, кто как, но я покидал эти места с горьким чувством и невеселыми думами. О нашей истории, о нас, тогдашних да и теперешних.
Я не знал еще, что с подобными местами нам еще доведется встретиться. В районе поселка Кусье - Александровского и ниже, уже на Чусовой, после устья Койвы мы видели эти места бывших зон. Открытые, голые, безлюдные, они напоминают о былом недоразрушенными постройками. Вот узкий длинный фундамент виден в траве по склону. Наверно, был барак с нарами и забившими его в основном безвинными советскими людьми. Вот каменный отвал — здесь они “вкалывали”, подпирая согбенными натруженными спинами режим “отца народов”. Вот столбы с колючей проволокой, остаток вышки. Воображение уже рисует часового на ней с пулеметом. Вот какие-то хозяйственные постройки: черные окна зияют трагическим прошлым...
На последнюю ночевку мы даже остановились возле одного такого места и, заготавливая дрова или отправившись по нужде, путались в ржавой колючей проволоке в траве, запинались о Г-образные столбы известного всем назначения.
Призрак диктатора все еще витает здесь и наводит на всех понятные сейчас мысли о том, кто мы и откуда, и куда идем...
Но - не хочется заканчивать на минорной ноте. А потому…
"ПРИВЕТ КОТЕЛЬНИЧАНАМ!"
Федотовский порог на Койве теперь не представляется нам столь сложным и опасным. Для рек более высокой категории, которые ждали нас впереди это, - вполне рядовое препятствие. Но важно было преодолеть в себе первый раз “психологический порог”, чтобы знать свои волевое возможности для преодоления подобного рода препятствий, потому что хоть жизнь наша — и сплав по горной реке, но сплав, по горной реке — это не жизнь, а краткий миг ее — несколько счастливых дней. И ребячество, и глупое безрассудство в подобных, связанных с риском путешествиях, никому не нужны.
В этом смысле наш экипаж все 220 километров маршрута уж до того “страховался”, так заботился об углах выноса кормы на поворотах, настолько “по правилам” пересекал отбивные струи у скальных выходов берегов и в протоках у островов, что даже, самим под конец надоело и захотелось чего-нибудь эдакого, “нештатного”. Иначе говоря, весь маршрут пройден довольно технично и “чисто” — есть у водников такое выражение, Эта наработка “ремесла” помогла нам в будущих более сложных походах в овладении искусством чистого в спортивном отношении сплава.
Всю вторую, пожалуй, большую часть - маршрута на гребях стояли в основном Саша Забалуев, Миша Смышляев и Коля Спицын. В отличие от нас с Алексеем Худицким судном такой конструкции они управляли впервые, и накопленный ими опыт пригодился в будущем. Тогда представлялось, чо вслед за нашим, в Котельниче появится второй и третий экопажи туристов-водников. И что они, как и мы, начнут покорять не “единички”, а “четверки” “пятерки” и “шестерки”: на Алтае, Кавказе, Памире, в Саянах. Почему бы и нет! И им так же буду махать с берегов руками и кричать: “Привет котельничанам!” - где-нибудь в тайге, у черта на куличках. Как приветствовали нас, к немалому нашему удивлению, девушки с подвесного моста над Койвой увидев, герб нашего города на флаге.
"ГДЕ ЕРМАКУ ПУТЯ ИСКАТЬ?"
Во время подготовки к походу на Урал и изучения будущего маршрута мы узнали, что часть его пройдет по местам, связанным с важнейшими вехами в истории нашего государства. Я имею в виду экспедицию Ермака в Сибирь в XVI веке, целью и результатом которой были расширение границ Руси и начало присоединения Западной Сибири к Русскому государству.
Как свидетельствуют исторические источники и народный эпос, группа казаков, теснимых с Волги царскими войсками, ушла на Урал, в Чусовой городок, и была принята на службу промышленниками Строгановыми дли защиты их владений от набегов сибирского хана Кучума. К этому времени Строгановы уже имели царскую грамоту, в которой Иван IV ставил перед ними задачу выдвинуть сеть вооруженных форпостов в глубь Сибирского ханства по Оби и Иртышу.
1 сентября 1581 года атаман Ермак Тимофеевич с 540 своими казаками в 300 ратными людьми, посланными с ними Строгановыми, с проводниками и переводчиками отплыли из Чусового вверх по реке Чусовой к Уральским горам. Ладьи их были тяжело нагружены оружием и припасами. И когда мы на своем легком плоту спускались по течению на этом участке Чусовой, я представлял, каких трудов стоило казакам Ермака вести свои ладьи уже по этому относительно спокойному начальному участку пути. Именно об этом времени в народной песне о Ермаке говорится:
Где Ермаку путя искать?
Путя ему искать по Серебряной реке.
По Серебряной пошли, до Жаровля дошли.
Оставили они тут лодки-коломянки
На той Баранченской переволоки...
Поднимаясь вверх по Чусовой, Ермак со своим войском миновал устье Койвы, “нашей” реки, и свернул в следующий правый приток, Серебрянку, вышел к Сибирскому волоку. Здесь казаки перезимовали, весной следующего года добрались до Жаровли, потом по Тагилу, Туре, Тоболу вошли в Сибирскую страну. Татарский хан Кучум направил против казаков войско. Сражение состоялось на берегу Тобола, и татары были разбиты. На Иртыше они снова напали на казаков и снова были разбиты. Кучум бежал сначала в свою столицу Каштык, потом отступил в степи.
На следующий год Ермак отвоевал многие районы по Оби и Иртышу, и “Новая Сибирская земля” была включена в состав Русского государства. В августе, уже 1584 года, Кучум неожиданно напал на небольшой отряд Ермака и уничтожил его. Спасаясь от преследования татар, Ермак бросился вплавь к стругу, но утонул в Иртыше под тяжестью кольчуги.
Образ Ермака воплощен в художественной литературе, живописи, скульптуре, отражен в народных преданиях и песнях.
Есть на Чусовой Ермак-Камень, скала из плотного белого известняка высотой около 50 метров. К самой воде выходит из нее пещера. По преданию, в ней зимовал Ермак во время своего похода, и пройти мимо столь памятного места было бы непростительным. Мы причалили у Ермака-Камня, надели каски, вооружились фонариками и свечами и углубились в разветвляющиеся гроты. Как при Ермаке, должно быть, во тьме с каменных сводов здесь капает вода, холодно и сыро. В главном гроте плещет под ногами вода, устремляясь по камням вниз, к выходу, — все как при Ермаке. И от этого прикосновения к древней нашей истории замирает душа, наполняясь высоким патриотическим чувством.
ПОЧЕМУ НЕ КЛЮЕТ ТАЙМЕНЬ?
Подобные путешествия, как это, по Койве, бывают полны самых разных впечатлений, которые потом помнишь долго. Разве забудутся вечера у костра, когда горит неугасимо таежная нодья, сохнут вокруг нее обувь и портянки, и можно сколько угодно слушать разные анекдоты и охотничье-рыбацкие байки. А разве забудется грибовница из свежих строчков в совсем не “грибное” время — 3 мая. Деликатес! Который я, кстати, отведал впервые в жизни. И впервые же в жизни пил в тот день густой и черный, как деготь, чай из березовой чаги. Если в будущем моей зарплаты не станет хватать даже на чай, я знаю, что делать...
Впервые в жизни я видел такое обилие уток и гусей. Ребята-охотники, сгорая от страсти и досады, утешали себя тем, что “били” их влет... пальцем и при этом орали на всю реку: “Ба-ах! Ба-ах!” Впервые в жизни я видел такое разноцветье камней, которыми, словно бисером, усыпаны улицы посёлка Бисер. Камешками этими туристы набивают сумки и карманы — на сувениры с Урала. И впервые в жизни я видел, как речки не ВПАдают, а ПАдают в реку стремительными пенистыми водопадами. И впервые в жизни я плыл по реке, берега которой слепяще сияли сугробами тающего снега, а то и вовсе голубели полосами наледей с обеих сторон.
Поскольку мы ехали все же на реку, некоторые из ребят набрали рыболовных снастей. У Коли Спицына их, кстати, было столько, что он уверенно заявлял: “Я готов ловить все и на все, что хотите”. Но вода была мутной, ловить было рано. Когда мы у Филиппа Ипатиевича Коваля спросили, почему не клюет таймень, поймать которого в Койве было бы счастьем, он очень образно изрёк:
- Таймень не клюет потому, что боится пасть открыть: вода зубы ломит.
Но самыми незабываемыми останутся всё же дни и часы, когда река стремительно несет ваш плот среда весенних берегов и в сиянии майского полдня блещет мириадами маленьких солнц. Плот идет то спокойно и ровно, то начинает “бодать” высокие волны с пенящимися и обдающими брызгами гребнями. То справа, то слева проплывают мимо скалистые утесы с бронзовоствольными соснами на крохотных террасах. Так что на минуту забудешь обо всем и, закинув голову, любуешься мощью и величием горных вершин, нависших над тобой. Но только на минуту. Потому что впереди - новый поворот, и ты должен быть готов к новым неожиданностям своенравной реки. В этих минутах — вся прелесть и радость, и смысл похода.
УСЬВА
НОЧЬ
Эта махонькая станция с названием Вижай, мимо которой пролетают пассажирские и у которой тормозят разве что на минутку местные электрички, да и то не все, известна туристам-водникам страны и многим путешественникам-иностранцам. Здесь, в Вижае, - центр примерно трехсоткилометрового в диаметре “пятачка”, через который в разных направлениях текут, наверное, самые красивые и самые быстрые, а потому и самые посещаемые водниками реки: Чусовая, Койва, Вильва, Усьва, Вижай.
Отсюда, из Вижая, раз в сутки, вечером, уходит на главный Уральский хребет “бичевский” поезд - тепловоз, один общий вагон и несколько грузовых - для вывозки леса из здешних леспромхозов. По весне, когда вскрываются реки и начинается сезон, вагончик этот бывает забит туристской братией и тоннами их скарба - вещмешками, байдарками, катамаранами, палатками и прочим разным, что набирают с собой обычно водники в нелегкие и неблизкие свои путешествия. В один из дней конца апреля 1993 года оказались в числе прочих “бродяг” и мы.
...Вечереет, заметно сгущаются сумерки. Тепловозик рычит от натуги дизелем, карабкается на Уральский хребет. В окно вагона - глядеть неохота! Завтра праздник - 1 мая, а там тайга, мороз и снегу по колено. Куда мы прем все? Ребята-пермяки заверяют - реки вскрылись, КСС (контрольно-спасательная служба) делала авиаоблет, гарантия. Но - вот Вижай, вот под мостом Вильва, вода естъ, чистая, но - верховка, по ней не сплавляются: под ней - лед. Можно, но если вскроется, - смерть.
В половине двенадцатого ночи мы на месте, в поселке Средняя Усьва. Снегу так же по колено, мороз, луна, и дорожка от нее тускло серебрится на прочном еще не тронутом весной льду. Река стоит...
Так “обломилось” нам это путешествие, и мы, откатав заброску на этот маршрут, вернулись домой. Наученные этим дурным опытом, в 1994 году мы сдвинули поход ровно на месяц дальше, - и 2 июня, в половине десятого вечера по местному времени, тот же поезд выгрузил нас прямо на реке у моста. Начиналось лето, кругом было зелено, тепло, шел дождь, но мы были рады ему, потому что большая вода уже ушла.
Через час пришла ночь, дождь усилился и ровно шумел в тайге. Мы сидели в просторной своей палатке, на сухих ковриках, вокруг самодельной парафиновой лампадки, в тепле и уюте яркого света, пили водку за успех похода и желали себе семь футов под гондолами.
СУДНО
У судна, на котором мы вышли на маршрут в том году, собственно, не было названия. Это не байдарка и не лодка вообще с одним “элементом плавучести”, в котором сидит один человек или несколько. Это не катамаран с двумя или более продольно расположенными элементами плавучести, на которых гребцы сидят верхом, будто на лошади, и правят маленькими коротенькими веселками. Но это и не плот - уже не плот, как его все еще называют в литературе по водному туризму и спортсмены-водники в обиходе. Потому что, какую бы распремудрую энциклопедию вы не открывали, в том числе и Большую Советскую, вы никакого больше описания плота, кроме как “соединение бревен” да еще с “дощатым настилом” не найдете. А потому лично меня это название “плот” по отношению к нашему судну, в совершенную до изящества конструкцию которого вложили свой многолетний опыт и интеллект целые поколения спортсменов-водников, на котором были открыты и впервые пройдены многие самые сложные реки бывшего СССР, просто коробит. Лучше подошло бы к нему что-нибудь вроде “катопер” (катамаран поперек). Опишу его кратко.
Три надувные фабричные гондолы длиной 3,4 и диаметром 0,6 метра общим водоизмещением более 2,5 тонны расположены поперек на расстоянии друг от друга. На них положен деревянный каркас длиной около пяти метров и шириной чуть больше двух, на который сильно натянута тонкая капроновая сетка, так, что можно ходить, как по батуту. На торцах каркаса специальные подгребицы с вложенными в их “зубы” гребями. Они напоминают весла с мощными балансирами и весят по два с лишним пуда каждая, но при хорошей центровке гребцы управляют ими на спокойной воде двумя пальчиками. Добавьте к этому, что при полной загрузке и со всем экипажем на борту такое судно делает разворот на 360 градусов за 13 секунд. Наконец, оно просто изящно с виду, и на стоянке с берега на него, невесомо-воздушное, приятно взглянуть.
Я столь подробно остановился на описании судна, во-первых, потому что оно - результат длительной технической подготовки к походу, а, во-вторых, - залог безопасного, спортивно красивого и приятного плавания, когда впереди несколько сот километров.
На изготовление такого плота ушел почти весь первый день. С погодой нам на сей раз не повезло, с небольшими перерывами шел мелкий дождь, но было тепло, к вечеру выглянуло и засияло солнце, и мы, напившись кофе со сгущенкой, погрузились и отчалили, пребывая, как всегда, в волнении от неизвестного, ожидающего, впереди.
ТАЙГА
Кроме меня на этот маршрут вышли мои давние и "обкатанные" в походах друзья: мастер растворно-бетонного цеха муниципального строительного предприятия “Подряд” Александр Забалуев, учитель Вишкильской средней школы Михаил Смышляев, бригадир Спицынского малого строительного предприятия Алексей Худицкий и слесарь-инструментальщик завода “Микрометр” в Котельниче Николай Спицын.
Но вернемся к походу. В представлении многих горы - это скалы, острозубые вершины, бездонные ущелья. Уральский же “каменный пояс России” стар, и реки здесь имеют характер горно-таежных. Не исключение - Усьва. Имея свой исток на восточном склоне Уральского хребта, то есть, строго говоря, в Азии, она пересекает границу, устремляясь на запад, и вскоре оказывается в Европе, то есть на географическом европейском континенте. Таким образом, Усьву можно без особой натяжки назвать рекой двух континентов, и сплавляться по ней даже на нашем “вездеходе-катопере” без хороших топоров бесполезно. Представьте картину, очень типичную для верховий.
При ширине гондол в 3 метра 40 сантиметров наше судно только-только “вписывается” в берега. Справа и слева — стеной тайга, и при среднем падении воды в 5 метров на километре, а отсюда и скорости в 8 – 9 километров в час очень непросто держаться в фарватере. Петля следует за петлей, и от гребцов требуется предельное внимание, чтобы вести плот в этих таежных лабиринтах. Мы давно уже привыкли ко “гребенкам” — подмытым и нависшим над водой деревьям. Но когда 40-60-летняя ель или береза в обхват перегораживают реку от берега до берега, приходится чалиться и браться за топоры.
На первых десятках километров маршрута мы буквально прорубались по реке сквозь тайгу. Стоя с кем-нибудь из ребят на греби, или потом, отдыхая от “вахты” на куче вещей, я в душе благодарил уже Бога за то, что в прошлом году путешествие наше здесь не состоялось. Потому что даже нынче при, в общем-то, небольшой воде в протоках меж петлями русла, заваленных наносным буреломом-плавником, можно в любую минуту закончить свое путешествие. А что же бывает здесь в половодье!..
ПРИЗРАК
В это путешествие с нами и при нас случилось нечто, о чем мы вспоминаем и рассказываем другим до сих пор и чему не находим объяснения.
Был вечер, и мы оглядывали берега, искали стоянку. Вообще с этим трудно: нужно место сухое с участком для палатки, чтобы рядом можно было найти дров, и спокойное улово причалить судно. Нашли одно, вышли, осмотрели, не понравилось, и мы с Михаилом пошли ниже по течению, “срезая” поворот реки. Пройдя метров двести по закочкаренной луговине, мы стали уже подходить к реке, когда я увидел впереди на берегу крест на шесте выше человеческого роста. Обычный как бы крест с поперечной перекладинкой сверху и косой чуть пониже — но на вершине шеста. Только перекладинки эти были, кажется, из узкой длинной щепы и похожи были на длинные белые перья.
С крестами на берегах нам приходилось встречаться — это, как правило, места гибели нашего брата-водника, и я поначалу не обратил на этот крест внимания. Но, пока мы, осматривая место для возможной стоянки, бродили тут, я заметил, что крест этот не меняет вида. Ведь если на любой крест, четко различимый в фас, зайти сбоку и взглянуть в профиль, кроме прямой линии, стойки, в данном случае — просто прямого шеста, ничего не увидишь. Мы же, бродя по берегу, видели этот крест с окружности градусов в триста, и вида он не менял, словно шест поворачивался. Стало немного жутковато, и почему-то не хотелось ни подходить ближе ко кресту, ни говорить о нем Михаилу. Вскоре мы нашли подходящую стоянку чуть пониже по реке, ребята - догнали вас, и причалив, стали разбивать лагерь.
Когда мы с Алексеем, подремонтировав греби, пришли на бивак, ребята сказали, что в двух десятках метров в лесу - могила. Пошли смотреть. Обычная могила, как на любом кладбище, с металлическим памятником, металлической крашеной оградкой, с металлическим же венком и фотографией покойного, шестидесятитрехлетнего мужчины, окончившего где-то в этих местах свой земной путь. Удивительным было то, что столь ухоженная могила находилась здесь, в глухой тайге вдали от селений, куда дорога - только водой.
“На кладбищах мы еще не ночевали”, — мрачно шутили ребята. И пока готовили ужин, потом ужинали, какая-то птица тонко-тонко, длинно-длинно и грустно-грустно свистела в лесу. Более склонный к разной мистике, Михаил перед сном обошел три раза вокруг палатки и многократно перекрестил ее. Но это не помогло. Потому что утром он рассказывал, как ночью кто-то ходил вокруг палатки, потрескивая сучками, и несколько раз сильно похлопал по тонкому капрону крыши. Потом во тьме у входа появилось будто туманно-размытое свечение, которое после мысленно произносимой скованного страхом и замершего в спальнике Михаила молитвы стало таять и потом пропало.
Что это было и что все это значило, мы стали обсуждать уже в поезде. Тем более что на последней стоянке на маршруте вечером и утром почти все из нас, независимо друг от друга, занимались неким странным делом - пересчитывали людей. Я принимался считать нас тоже с непонятным чувством, как будто кого-то не хватает. И всякий раз досчитывал до четырех, и я был пятый. И этим же занимались другие ребята. Им тоже казалось, будто кого-то не хватает, но каждый все время досчитывал до пяти.
Быть может, тот некто сопровождал нас весь поход и покинул нас, — так начинаешь думать. Ведь в мире еще столько непознанного.
РЭЧИЦА
Эти наши путешествия по рекам России ценны еще теми прекрасными возможностями, которые открываются для познания не только природы но и истории, древней культуры нашей Родины. Впереди в этой книге мифологизированные путевые очерки об экспедиции по Карелии. А на этот раз, на Усьве, была встреча с “представителем” древней балтийской мифологии.
“Представитель” этот - деревянный трехликий идол-истукан. Он открывается неожиданно на живописном высоком правом берегу всем путешествующим по реке и непременно “приглашает” причалить, познакомиться. Что мы и сделали, конечно. Вот он, высокий и серьезный страж Уральских гор. Но “родина” его, как оказалось, не здесь, а в древней Балтии.
Полистайте двухтомник “Мифы народов мира”, и вы узнаете, что в древности языческие балтийские племена поклонялись великому множеству богов. Среди главных и них были Перкунас - бог грома и молнии (обитал на горе), Потримис - юный бог рек и источников и Упинис - бог рек рангом пониже, которому, как и Келю, богу дорог, приносили обычно в жертву почему-то белого поросенка. У нас не было с собой белого поросенка, но, чтобы умилостивить идола с вырубленными на нем ликами этих богов, мы сфотографировали его для газеты и оказали ему честь сфотографироваться с нами на память.
О том, что он “выходец” из древней Балтии, мы узнали позже по высеченной у него на спине надписи “РЭЧИЦА” и прибитому гвоздиками тут же латунному гербику этого города, который чуть помоложе Котельнича. Только название его - Речица и расположен он на берегу... Днепра в Гомельской области в Белоруссии. По всей вероятности, туристы-водники из столь далекого от нас края, путешествуя по Уралу, отдыхали здесь и довольно искусно высекли топором этого трехликого идола как память о себе и духовных основах народной культуры своих далеких предков.
БАСЕГ
Туристы-водники хорошо знают, что на любой горной реке, классифицированной той или иной категорией сложности, есть место или целый участок на одну-две категории выше. На Усьве это - Басегские пороги, получившие такое название от названия хребта, который одним из своих отрогов подходит слева близко к реке примерно в среднем ее течении. Говоря точнее, это порожистая шивера с разбросаными как попало крупными, высотой до человеческого роста камнями, которая в этом месте тянется на огромное по меркам обычных порогов расстояние - по лоции восемь километров. Пройти такую шиверу, лавируя в лабиринте камней, едва ли не сложное, чем “взять” несколько порогов.
Впрочем, еще дома, зимой, мы, изучая на сборах экипажа маршрут, пришли к выводу о том, что не исключено, что Басег придется преодолевать... пешком. Не по берегу - по берегу мы не ходим принципиально, а... по дну. Да еще и нести на руках свое судно. Потому что Басегские пороги называют еще сухими. Река здесь из-за падения меженя летом часто течет меж камней, а то и вообще под ними. Это как раз тот известный из географии любому школьнику случай, когда реку или участок реки изображают на картах пунктиром, как “пропадающую”, когда нет воды.
Однако такие уж, видно, мы везунчики: только за несколько дней до нашего появления в бассейне Усьвы, особенно в ее верховьях и по притокам, прошли ливни, и уровень воды, сильно упавший к лету, поднялся и поднимался, пусть и медленно, в первую ночь и весь первый день, пока строили плот. И, когда подошли к Басегским порогам, воды было в самый раз. Будь бы сантиметров на 15 меньше, скрестись бы нам по камням гондолами. А будь сантиметров на 15 больше — плыть бы было неинтересно.
- На ваше счастье, ребята, - говорили местные рыбаки. - В это время ваши тут не проходят.
Перед порогами причалили, и мы с Николаем Спицыным пошли осмотреть “вход” в них, наметить линию движения, вообще полюбоваться. И любоваться было чем.
По всей ширине реки, от нас и ниже, до поворота, - каменная россьшь. По ней стремительно, неукротимо прет вола. Стоячие волны, обливы на валунах, буруны, пляска брызг, пена — все смешалось в одну водно-каменно-пенную кашу, лавиной стремящуюся все вниз и вниз. Все это в розоватых лучах предзакатного солнца, под сочно-голубым сводом небес, многократно отраженным во многочисленных “тенях” за камнями, уловах и участках относительно спокойной воды на фоне нежно-зеленых красок тайги на том берегу рождало торжественно-прекрасное, незабываемое впечатление, завораживающее своей красотой и мощью. И, когда знаешь, что через несколько минут тебе придется вступить в единоборство с этой дикой стихией, что она будет экзаменовать тебя на “спортпригодность”, весь ты становишься взволнованно-счастливым от предвкушения схватки, комком энергии, когда чувства обострены, когда потом уже стоя на греби и в предельном напряжении управляя ею, не очень контролируешь себя, когда за неуместный совет “под руку” можешь “отвесить” двухэтажный, а тебе в ответ прилететь трехэтажный... Ничто тогда не идет в счет и ничто не обижает.
Бывали у нас пороги по сто метров, бывали по триста, но когда - вот так - в каменной каше - восемь километров! — руки отваливаются. Конечно, можно пристать, передохнуть, - но счастья хочется сразу и много.
Впрочем, “двоечный” для нас Басег после “троечных” и “четверочных” местечек в Карели, где были в первый раз в 1991 году, был всего лишь приятной разминкой и вполне рядовым “развлечением”. В качестве домашнего задания на будущее мы взяли от него некоторый опыт прохождения крупнокаменных шивер. Тут тоже есть своя теория.
НА ХРЕБЕТ
Урал - не Кавказ. Ослов там не водится. Но среди многочисленных больших и малых хребтов есть на Среднем Урале хребет, который носит название Ослянка.
Когда плывешь по реке, повторяя все прихотливые ее изгибы, впереди за десяток верст меж прочих вершин начинает показываться эта островерхая гряда пиков. Необычайно живописна она днем, где-нибудь после дождя, когда воздух напоен озоном и влагой, пронизан солнцем, и каменные, уходящие вертикально в небо кручи гигантской “гребенкой”, то серебристо-серой, то нежно-голубой на фоне небесной синевы, выплывают на какое-то время и исчезают. Мы приближались к Ослянке именно во второй половине дня, ближе к вечеру, и вдоволь могли любоваться этой главной вершиной среднего Урала.
В свое время, в служебных командировках по Алтаю, Туве и Северной Монголии мне приходилось лазить по горным кручам. Но те горы были в основном голые, на которых, кроме камня да редкого кустарника, - ничего. А здесь, на Ослянке, у подножия поначалу шла обычная уральская тайга. Михаил Смышляев с Сашей Забалуевым ушли раньше, а мы с Колей Спицыным третью часа позднее, и вскоре препятствия разделили нас.
Поднимаюсь по петляющей лесной тропе, едва заметной и то и дело пропадающей. В одной руке — фотоаппарат, объективы, пленка в зарядном рукаве, чтобы , легче было нести, другой обороняюсь от елового лапника, сучьев и прочих разных кустов. Жара. Пот заливает глаза. Таежная мошка жрет поедом, и от нее уже опухли уши и горят. Дорогу то я дело преграждают старые, упавшие от возраста и иссохшие деревья, сквозь сучья которых, острые, царапающие, приходится продираться, перелезать через стволы, при всем при том, орудуя одной рукой. К тому же крутизна градусов 40—50, и по мере движения склон встает все круче.
Проклятье! Зачем и куда понесло!?
Вот лес постепенно становится реже, реже, и не лес уже, а редкие невысокие иссохшие ели да замшелые огромные валуны — унылый, серый, будто “лунный”, пейзаж. А впереди и вверху — вот они — пики, гребни, столбы и каменные “стрелы” Ослянки.
Лезу по голым уже камням. Впереди так же карабкается Николай. Все выше и выше. Вот совсем голый склон, усыпанный большими серыми камнями, необычайно крутой, и вот — почти стена. А там на ней, над нами — Михаил с Сашей махонькими фигурками. Уже “покорили” эту уральскую вершину и приглашают нас туда, наверх. Карабкаюсь, где показали ребята, цепляясь одними фалангами пальцев за двух-трехсантиметровые выступы в камне, цепляюсь кромками сапожных подошв за неровности и сколы, скольжу животом и почти щеками по грубому камню, боюсь сорваться. А там, внизу, дома, - жена и дети, и вообще-то пожить еще хочется…
Но вот и мы с Колей на вершине. Чтобы лучше представить её, этот пик, суньте себе кончик языка в коренной зуб и увеличьте его мысленно раз в сто пятьдесят. Вот на этом каменном “зубе” длиной метра три, шириной чуть больше метра, где, собственно, нет никакой площадки и по бокам которого отвесная пропасть, мы четверо. Ходить тут нельзя, можно только переползать, цепляясь за острые камни по бокам, и довольно трудно просто сфотографироваться, потому что снимающему некуда “отойти”. И все это на высоте 1 километр и еще 119 метров. Если вы встали, добавьте еще высоту вашего роста.
Местечко это - я вам скажу - оч-чень даже не для слабонервных! Но вид, открывающийся отсюда, - круговая панорама Среднего Урала - поражает взор, завораживает.
Речка наша, Усьва, среди моря тайги в двух местах тонкой ниточкой едва виднеется. Волнистая, покрывающая горы тайга без конца и края на тысячи километров вокруг. Голубая утром, нежно-зелёная сейчас, серая осенним глубоким ненастьем, седая пасмурным зимним днем, суровая и страшная, должно быть, в метели. Здесь на высоте этого пика, еще не чувствуется разрежения воздуха, но здесь уже рождаются тучи и здесь - та “небесная канцелярия”, где “делают” погоду для тех, кто внизу.
Мир горных орлов, ветров и солнца.
Когда глядишь с такой высоты на эту бескрайнюю тайгу, на Урал, — возвышенное, горячее чувство Родины, мощи и величия Русской Земли поднимается в душе…
ГОРЫ
Перед тем как причалить, то есть поставить последнюю точку в путевых заметках о путешествии по Уралу, поделюсь впечатлениями, которым отдельной главки не посвятишь, но которые, будучи хоть и мелкими, но набираясь во множестве, немало добавляют прелести любой экспедиции.
Во-первых, это горы. Мы видим их всякий раз преимущественно с воды, и тогда они предстают перед взором во всей своей мощи и величин. Река несет ваше легкое судно, и справа, и слева “по борту” открываются то отроги хребтов, “пропиленных” водой за миллионы лет, то отдельные скальные выходы высотой в двадцать, сорок, восемьдесят метров. И если в такие минуты в русле нет препятствий, можно “посушить весла” и, задрав голову, сколько угодно любоваться всем тем, чего на наших равнинах не увидишь.
Вот уходящая в небо каменная стена, к которой можно подгрести вплотную и потрогать ее шершавый камень. Пышные, разноцветные мхи и лишайники, будто пена, покрывают ее уступы. Они рождаются, умирают и рождаются вновь, и никогда по ним не ступала и не ступит ни нога человека, ни когтистая лапа зверя — здесь: все нетронуто, живо, первозданно.
Вот полторы-две сотни метров тянется почти отвесный берег высотой шестьдесят-семьдесят метров. Темный камень разлинован гигантскими косыми параллельными слоями медного колчедана. Как, когда, при каких условиях сложилось и создалось все это природой? Можно грузить на плот... школьный класс и проводить “живой” урок истории планеты, когда миллионы лет назад в результате тектонических явлений рождалась, формировалась в муках и катаклизмах земная кора. Обыденным сознанием своим, всем духом не объять, сколько ни пытайся, таинств истории этой “точки” на лике планеты, в которой появление человека редко из-за труднодоступности этих мест. Так было здесь до появления на планете человека, так есть при нас, и так будет после нас — небо, горы и река.
И еще прелесть Усьвы — в кедрах по берегам. Как прекрасны эти мощные медноствольные красавцы уральской тайги! С какой силой к жизни вцепились они извитыми своими корнями в расщелины береговых скал то прямо над водой, то повыше! Как вольно и свободно раскинули свои мощные прекрасные кроны из пышных длинноигольчатых ветвей над рекой, над горами, и как сочен этот кадмий лимонный коры на бирюзе подуденных небес!
От Карского моря до степей Казахстана протянулся Урал - этот каменный пояс земли русской. Он известен всему миру сказочными богатствами своих недр. Они таят помимо привычного каменного угля, железной руды и других запасов утилитарного назначения аметисты, дымчатые топазы, александриты, изумруды, горный хрусталь, другие самоцветные камни. Помню, на Койве, речке тремястами километрами южнее, нам очень хотелось найти хотя бы крупицу того же горного хрусталя, а нынче в этом смысле несказанно повезло. При восхождении на хребет Ослянку я совершенно случайно - это могло быть только случайно, - нашел камень, скол кварцевой жилы, одна из поверхностей которого площадью почти квадратный дециметр усыпана многогранными кристаллами горного хрусталя. Их тут больше сотни, и отдельные в поперечнике до восьми миллиметров! Поистине царский подарок Уральских гор. Тем более если учесть, что лучший и самый чистый хрусталь в нашей стране встречается только на Урале, Кавказе, Памире и на Алдане, а во всем мире, кроме нашей страны, он есть только в Японии, Бразилии, Альпах и на Мадагаскаре. И камень этот, скол кварцевой жилы, с сотнями кристаллов горного хрустяля с тей пор стоит у меня на рабочем столе. И сейчас, когда пишутся эти строки, - 27 января 2004 года, в 12 часв 52 минуты, - я, отрываясь от клавиатуры компбютера, любуюсь им, сувениром с Урала, и рассказываю всем любопытным об истории его появления здесь, у меня в кабинете.
УТРЕННИЙ КОФЕ
Мы ездим на горные реки отдыхать. Правда, отдых этот больно уж активный. Трудно представить, но все время, свободное от собственно сплава, занято хозяйственный делами из берегу. Нужно разбить лагерь, поставить палатку, заготовить дров для себя и для других путешествующих, которые появятся здесь после нас, приготовить обед, ужин или завтрак, переодеться, перепаковать вещи, много погрузки-разгрузки, такелажных работ разного рода. Свободного времени даже в армейском смысле почти нет.
Но его можно выкроить все же, если утром встать чуть свет, выбраться из палатки, сбегать к реке умыться, привести себя в порядок. Коля Спицын обычно встает пораньше. Он у нас добровольный и бессменный и дневальный, и повар – и мы смело и безбоязненно доверяем ему свои желудки, что в дальних путешествиях в безлюдных местах стоит немало. Пока он колдует над ведром с кашей, густо сдобренной тушенкой, можно украсть у него, к его всегдашнему недовольству, немного кипятку, сахарку и кофе и устроиться где-нибудь в сторонке, насладиться этими минутами безделья.
Ночью были гроза и ливень — а теперь в тайге тишина. Только шорох и стук падающих с ветвей капель слышится изредка. Вот самец кукушки подает свой голос то тут, то там вокруг нашей поляны — ищет подругу. Вот славка-завирушка свистят в кустах. А вон видно сквозь ветви сосен, как орел-могильщик скользит над тем берегом - ищет добычу. Прохладно и сыро, пахнет прелью от таежной шумящей по камням речки в распадке в двадцати шагах.
Хорошо!
После тех двух раз мы на Урале не бывали, но он - рядом, и, я думаю, мы еще приедем как-нибудь сюда, на Койву, в мае, - отдохнуть, для прогулки, подышать воздухом гор.
Анатолий Вылегжанин
